ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

— Обуви всем не хватило, — огорченно объяснял спутникам Ганти, поглядывая на босые ноги сидевших тесной кучкой мужчин, еще час назад бывших полосатыми лошадками, — точнее, не подошла по размеру. А обуваться через одного они не пожелали…

Ов поднял голову и бросил своим наездникам виноватую улыбку, словно извиняясь за придирчивость своих друзей.

— Повезло еще, что Уатель столько одежды взяла, — обронила Таэльмина, неторопливо грызущая сухие колбаски, сделанные из орехов, сухофруктов и меда, — всему отряду хватило, а старое отдали им.

Впрочем, об этом уже знали почти все, кроме спящего Алдера да ужинавшего в своей комнате Меркелоса, объяснившего такую причуду разболевшейся рукой.

— Ничего у него уже не болит, — неодобрительно покосился Селайвен вслед советнику, утаскивающему на второй этаж миску с едой, но Хатгерн только отмахнулся — сидеть за одним столом с предателем у него не было никакого желания.

Тем более типары обещали рассказ, а Меркелос имеет отвратительное свойство все сведения, какие попадают в его грязные лапы, почти немедленно превращать в оружие против слишком откровенных собеседников.

— Если бы я знала, — покосилась на босоногих соседей Уатель, ставшая после разговора с Таэльминой необычайно тихой и кроткой, — то заранее запасла бы для них побольше сапог и одежды.

— Спасибо, но дома у нас все есть, — оглянулся на нее молодой белокурый мужчина, не уступавший привлекательностью Селайвену, а телосложением и ростом намного выигрывающий у него в глазах девушек.

На него даже Уатель поглядывала с задумчивой мечтательностью, а Мейсана так просто пламенела жарким румянцем, когда нечаянно встречалась взглядом с бывшим типаром.

— Как его имя? — тихо осведомился герцог у Ганти и невольно насторожился, получив в ответ лукавую усмешку.

— Ап, может, споешь нам? — с самым невинным видом спросил у толпы оборотней мастер-тень, и красавчик ответил ему ехидной ухмылкой.

— Я уже давал обещание не петь, а нарушать слово нехорошо.

— У того был совсем другой голос… — еще сомневался Хатгерн, но уже догадался, для чего типарам меняют не только внешность, но и голоса.

Их не должен узнать никто из бывших знакомых или родичей, и это жестоко вдвойне.

— Я беру свои слова назад. Если бы я вообще подозревал, никогда бы вас не выбрал.

— Вот потому никому ничего и не объясняют, — печально глянул на него Ов, — тогда нас никто брать не станет, и причин для этого найдется множество, можешь поверить. От мести до зависти.

— Чему уж тут завидовать, — фыркнул Харн и нахмурился, заметив, как развеселило это замечание типаров.

Да и не только их, Ганти с Ительсом тоже улыбались как-то странно.

— Извини, твоя милость, — заметив сведенные к переносице брови герцога, повинился Ов, — я тебе обещал немного рассказать о нашей жизни, сейчас самое время. Ну, сначала о завистниках… Тут все просто — дриады владеют живой силой и нас ею лечат, потому и живем мы почти вдвое дольше других людей.

— Да разве это жизнь? — снова вырвалось у герцога, и он тотчас крепче стиснул зубы, давая себе слово молчать, какие бы удивительные новости не услышал.

— Каждый выбирает по себе, — не обиделся типар, — нам нравится. Но не думай, будто дриады принимают каждого, кто доберется весной в их лес. Все проходят испытания, и большинство просыпается у подножия Граничных гор теми же, кем вошли в зачарованный лес. Лишь очень немногие остаются в лесу. И то далеко не все в лошадиной шкуре.

— Так я и думала, — словно для себя отметила тень, — что слова про козла были не шуткой. Ну и как же вы после этого едите мясо?

— Дриады никого не превращают в козлов, — укоризненно глянул на покрасневшего блондина Ов, — те, в ком злоба, зависть и жестокость подавляют все остальные качества, доживают век гиенами и шакалами.

— Ну а когда их наберется несколько сотен… — прикинул Харн, но Ов снова покачал головой.

— Таких неисправимо злых и подлых за все время было всего десятка два, не больше, а век у гиен намного короче даже лошадиного, и никто им его не добавляет.

— Жестоко… — постановила тень и, подумав, твердо добавила: — Хотя мне, пожалуй, нравится.

— Да, — согласился Харн, — наказание жестокое, и наверняка у дриад есть объяснение, почему они так поступают, хотя могли бы обойтись с ними проще — поставить метку и отдать на суд людям.

— Дриады не глупы, — мягко заметил Ов, — и прекрасно знают, как поступят с негодяями люди. И получится, что на самом деле это они кого-то приговорили к смерти, а смерть дриадам ненавистна.

— А издевательство над людьми приятно, — пробурчала Мейсана, с сожалением поглядывающая на Апа.

— Никто над нами не издевается, — вздохнул Ес, — мы сами выбрали такую жизнь. Выбирают же некоторые море и месяцами добираются до жемчужных отмелей или коралловых рифов. Чем их жизнь лучше нашей? Только тем, что внешне они похожи на людей? Зато не имеют никакого представления, чем занимаются их женщины, пока они сражаются с волнами.

— Скоро полночь, — резко сменил тему разговора Ов, — и я не знаю, разрешат ли нам идти с вами дальше. Но если и разрешат, то точно не всем. Поэтому мы хотим заранее попрощаться и сказать, что в этот раз наша работа была очень интересной и мы будем вспоминать это короткое путешествие с печалью и надеждой на встречу.

— Как — попрощаться? — встревожился Хатгерн, оглянулся на Ганти и получил утвердительный кивок. — Но в таком случае нужно с вами расплатиться. Ительс, ты взял то, что я оставлял тебе вместе с письмом?

— Я-то взял, — огорченно вздохнул лекарь, — но по уговору с той минуты, как вступил в отряд, во владениях высших рас не имею права расплачиваться ни деньгами, ни ценностями.

— Вот как? — с досадой фыркнул герцог, припомнив, что должен был сам уточнить это правило, а не ждать подсказки от туземцев. — И кто в таком случае может?

— Селайвен? — взглянула на эльфа тень и сразу поняла по его печальному взгляду, что забрать деньги у Ительса и расплатиться с типарами он тоже не имеет права. Наверняка предусмотрели те, кто придумывал этот закон, и подобные хитрости. — Понятно…

— Да вы не переживайте, — невесело хмыкнул Ов, — вернетесь и отдадите.

— Дорога ложка к обеду, — процедил расстроенный герцог, задумчиво смолк, а через несколько секунд коротко позвал: — Тук!

— Я здесь. — В голоске домового, непонятно откуда скакнувшего на колени герцога, слышалась веселая гордость. — Что прикажешь?

— Слышал, какая у меня проблема? Все золото, какое у меня было, я оставил Ительсу, а теперь не могу расплатиться с этими парнями.

— Я могу расплатиться за тебя, — спокойно объявил Тук, и его глазки победно блеснули, — в перечне существ, которые упомянуты в соглашении, нас нет. А между собой мы сочтемся.

— А у тебя есть с собой деньги? — недоверчиво прищурился Ительс, с новым интересом рассматривая серый клубок размером с небольшого ежа.

— Найдутся, — коротко ответил Тук и уставился на хозяина, — как ты желаешь с ними расплатиться — по уговору, по совести или от души?

— От души, — выбрала Таэльмина, и герцог согласно кивнул.

— Разумеется. Они же не лошади, а люди, и если бы я знал, какие именно вещи им хочется получить, непременно постарался бы достать их в Сиандолле.

— Я знаю, — довольно объявил домовой, спрыгивая с колен хозяина тем самым подростком, который шел с ним к вампирскому замку. — Вот!

Широким жестом бродячего коробейника парнишка снял с шеи невзрачную серенькую суму и начал доставать из нее совершенно невероятные вещи — тонкие как паутинка вышитые шали, переливающиеся лунным светом бусы и диадемы, яркие детские игрушки и книжки.

— О-ох!.. — пронесся по комнате восхищенный вздох даже не надеявшихся ни на какую оплату типаров. — Нам это ввек не отработать!

— Вы уже отработали, — невесело вздохнул Хатгерн, — выбирайте смело все, что понравится, мне очень хочется, чтобы вы сегодня были довольны.